Затяжной прыжокХорошо, что за ревом не слышалось звука, Что с позором своим был один на один. Я замешкался возле открытого люка И забыл пристегнуть карабин.
Мой инструктор помог и коленом пинок Перейти этой слабости грань. За обычное наше: "Смелее, сынок" Принял я его сонную брань.
И оборвали крик мой, и обожгли мне щеки Холодной острой бритвой восходящие потоки. И звук обратно в печень мне вогнали вновь на вздохе Веселые, беспечные воздушные потоки.
Я попал к ним в умелые, цепкие руки, Мнут, швыряют меня, что хотят, то творят. И с готовностью я сумасшедшие трюки Выполняю, шутя, все подряд.
Есть ли в этом паденьи какой-то резон Я узнаю потом, а пока, То валился в лицо мне земной горизонт, То шарахались вниз облака.
И обрывали крик мой, и выбривали щеки Холодной острой бритвой восходящие потоки, И вновь вгоняли в печень мне, упруги и жестоки, Невидимые, встречные воздушные потоки.
Но рванул я кольцо на одном вдохновеньи, Как рубаху от ворота или чеку. Это было в случайном, свободном паденьи Восемнадцать недолгих секунд.
А теперь некрасив я, горбат с двух сторон, В каждом горбе спасительный шелк, Я на цель устремлен, и влюблен, и влюблен В затяжной, не случайный прыжок.
И обрывают крик мой, и выбривают щеки Холодной острой бритвой восходящие потоки. И проникают в печень мне на выдохе и вдохе Бездушные и вечные воздушные потоки.
Беспримерный прыжок из глубин стратосферы. По сигналу "Пошел!" Я шагнул в никуда. За невидимой тенью безликой химеры, За свободным паденьем айда.
Я пробьюсь сквозь воздушную тьму, Хоть условья паденья не те. Но и падать свободно нельзя потому, Что мы падаем не в пустоте.
И обрывают крик мой, и выбривают щеки Холодной острой бритвой восходящие потоки. На мне мешки заплечные, встречаю руки в боки Прямые, безупречные воздушные потоки.
Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно: "Не тяни за кольцо, скоро легкость придет". До земли триста метров, сейчас будет поздно. Ветер врет, обязательно врет.
Стропы рвут меня вверх, выстрел купола, стоп. И как не было этих минут, Нет свободных падений с высот, Но зато есть свобода раскрыть парашют.
Мне охлаждают щеки и открывают веки, Исполнены потоки забот о человеке. Глазею ввысь печально я, там звезды одиноки, И пью горизонтальные воздушные потоки. |
СтатьиРецензировать поэтические тексты Высоцкого - все равно что рецензировать собственную юностьАвтор: Дмитрий Вересов Странное занятие - рецензировать поэтические тексты Высоцкого. Все равно что рецензировать собственную юность, частицу мозга, крови, души... Поэтому сегодня - не столько о нем, сколько о себе (применительно, разумеется, к предмету рецензии), и пусть те, чья юность пришлась на советские годы, что называется, сравнят впечатления, а кто помоложе - попробует почувствовать то, что когда-то чувствовали мы... Высоцкого вживую я видел один раз, когда нашему восьмому «а» по большому блату организовали культпоход на спектакль легендарного Театра на Таганке, гастролировавшего в Ленинграде,-с обязательством написать сочинение об увиденном. Тогда мы вряд ли могли оценить профессиональный подвиг Юрия Любимова, предпринявшего постановку по, мягко говоря, неоднозначной и малопригодной для театральной адаптации книге американского журналиста-коммуниста Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир». Сочинение по итогам культпохода я озаглавил «Три минуты, которые потрясли зал» - речь, разумеется, шла о появлении на сцене Владимира Высоцкого, в тельняшке и при маузере в громадной деревянной кобуре, исполнившего в неподражаемой своей манере знаменитые куплеты про толкучий базар. Зрители подпевали стоя. Примерно к концу шестидесятых никому не надо было объяснять, кто такой Высоцкий. Песни его звучали уже везде - в студенческих и рабочих общежитиях, на интеллигентских кухнях и дачах больших начальников, в вагонах электричек и на дворовых скамеечках. Большинство моих друзей-сверстников впервые услышали их в пионерских лагерях, в силу возраста и социального происхождения отдавая предпочтение не столько «уркаганским», сколько сказочным сюжетам: про деградацию пушкинского Лукоморья, про дипломатический скандал между нашей и ихней нечистью и, само собой, про подвиги опального стрелка. «А принцессу мне и даром не надо / Чуду-юду я и так победю!» - самозабвенно выкрикивали личности младшего пионерского возраста, еще не подозревая, что через годик-другой половое созревание круто поменяет приоритеты. Кстати, конкретно в нашем пионерлагере, принадлежавшем Ленинградскому университету, Высоцкого случалось посмотреть и на киноэкране - привозили нам и «Опасные гастроли», и «Вертикаль», и даже «Короткие встречи». Конечно же, первым номером для нас были песни в исполнении кумира, а все прочее, происходящее на экране, воспринималось как некий гарнир, затяжная интермедия между музыкальными номерами. А потом с подачи «вражьих голосов» пришло жуткое известие о смерти Высоцкого от остановки сердца. Слухи, по счастью, оказались ложными - точнее, ложными наполовину... И с блаженными улыбками мы цитировали друг другу Вознесенского: О златоустом блатаре рыдай, Россия! По-настоящему все случилось десять лет спустя, и масштаб потери мы поняли уже по-взрослому... Феноменальная, запредельная слава Высоцкого порождала народную мифологию, подчас весьма причудливую. Не было, наверное, на Руси такой пивной, в которой не появлялся бы периодически всегда разный, но неизменно брутальный и небритый индивид, который воевал, сидел или как минимум штурмовал пик Коммунизма «с Володей», а с каким - уточнять не требовалось. Верили ему редко, но наливали практически всегда, желая хотя бы таким, трижды иллюзорным образом соприкоснуться с гением - и одновременно зеркалом - эпохи, в которую нам суждено было родиться. Никита Джигурда, актер: «Я считаю, что Высоцкий - это Пушкин XX века. Александра Сергеевича не все любили при жизни, а многие скептически относились к его творчеству, такая же ситуация была и с Высоцким. И он, так же, как и Пушкин, сделал своеобразную революцию в русском литературном языке, переведя пафосную советскую речь в человеческое русло, говоря о высоких чувствах доступным земным языком. Достаточно сказать, что Иосиф Бродский называл Высоцкого великим поэтом. И сегодня, безусловно, творчество Высоцкого, как всякая классика, должно пропагандироваться и преподаваться на государственном уровне. Ведь в нем заложена целая эпоха». |